Год стремится к концу, и моей памяти хватает только на три последних месяца, остальное - далеко и в тумане. Я могу (но не хочу, но не сейчас) вспомнить, но оно кажется ирреальным и не-со-мной произошедшим. И на эти три месяца у меня нет слов, кроме: я счастлива. Пожалуй, именно теперь чувствую себя настоящей волшебницей: вызывать у любимого человека счастливую улыбку - это ли не чудо? Не чудо ли просыпаться посреди снежной ночи, чувствуя на своей щеке мерное дыхание и, улыбаясь, целовать его висок, аккуратно целовать - как бы не разбудить. Не чудо ли не замечать ни чисел, ни погоды - ничего, пропускать мимо ушей неоправданные упреки, улыбаясь снова - что мне их слова, когда меня любит самый распрекрасный мужчина на свете. И я чувствую себя глупым котенком: он наполняет свежестью мою эмоциональную пустыню, и я, уже почти без неловкого стеснения, твержу по тысячу раз на дню о своей любви, и я наконец живу настоящим. Чувствую себя глупым котенком: он, если б хотел, вполне мог бы не потакать моим капризам, и я любила бы его так же, но он - потакает и играется со мной.
Смысл не в том, чтобы купаться в море. Смотреть на него и слушать его - вот в чем соль.
Мне неожиданно нравится зима. Кристально чистое небо, резкие закаты и рассветы, сияние созвездий преломляется многим меньше, чем летом, и потому они различимы ярче. Особенно нравится - покойная холодность солнца.
Я знаю людей, которые ценят чувство, только если долго и усердно его добиваются. Быстрая развязка для них скучна, неинтересна. Знаю других: их продолжительные приложения усилий отпугивают. Не знаю, как понять, кто перед тобой сейчас.
Бальзак для меня сравним с Ирвином Шоу. Мне просто нравится, как он пишет. Неважно о чем, неважно как - читая, я отдыхаю. И только.
"Я тебя закопаю! Я тебя в землю закопаю! В тёплую, рыхлую землю, и когда из тебя прорастёт лоза, я её целовать буду! Ты поняла?! И с наслаждением стану рвать с неё гроздья! А потом на твоей могиле соберутся все мои друзья, и только тогда - только тогда, понятно?! - моё сердце будет настроено на любовь! Вот ради этого мига я и живу на белом свете! Поняла, виноградная косточка?!" - бесновался Окуджава.
Один рыцарь влюбляется в даму за то, как она выглядит, за то, что о ней слышит; но, когда пытается сблизиться с ней, обнаруживает, что она подменыш. Он бежит от дамы, он влюбляется в другую, но и другая дама вблизи - подменыш. Рыцарь в панике. Третья дама тоже оказывается подменышем. Рыцарь идет к окулисту, и окулист протирает ему глаза. Рыцарь идет к кузнецу, и кузнец перековывает ему шлем. Но четвертая дама - тоже подменыш; и это она, понизив голос, чтобы никто не слышал, говорит ему: сам такой. Рыцарь теряет интерес к дамам, потом к турнирам, потом к еде и сну и занимается только тем, что изучает и познает себя. От каждого нового открытия ему плохо. (Nosema)
Слушали Empyrium вперемешку с dead leaves rising. Поздно вечером, в мертвом городе, с термосом горячего зеленого чая. Вейник очаровательно шелестит на ветру, подобно океанским волнам, подобно шуршанию Пастернаковской "Осени", читаемой неторопливо, с расстановкой и непременно шепотом. Небо сегодня ватное, оно сегодня - пропасть, затянутая льняной занавеской. Родные руки согревают крепче чая.